«Надо менять ситуацию, опираясь на российский опыт» Поделиться
Известный режиссер Эмир Кустурица приехал в Москву в новой роли. Как оказалась, тема преступления и наказания очень волнует режиссера. Много лет назад один из актеров, снимавшийся в его фильме, превратился в преступника. Все произошло на его глазах. Можно ли было это остановить? В какой момент маргинал становится преступником? И способно ли искусство снизить «градус» жестокости в обществе?
Обо всем этом режиссер Эмир КУСТУРИЦА — в беседе с обозревателем «МК».
Фото: Petrov Sergey/news.ru/Global Look Press
Эмир Кустурица в России не первый раз. Он сам говорит, что чувствует с ней особую связь, что любит эту землю и людей, которые на ней живут. А его новый фильм будет снят по мотивам произведений «Преступление и наказание» и «Идиот» великого русского писателя Федора Достоевского.
Стильно и в то же время слегка небрежно одетый, немного растрепанный Эмир Кустурица начал разговор так, будто мы давно знакомы. Знаменитый на весь мир режиссер очень прост в общении. И это само по себе как будто часть стиля. Он не выглядит на свои годы (24 ноября исполнится 70!) и вообще кажется мужчиной без возраста. Первым делом спрашивает, можно ли где-то раздобыть капучино. Двойную порцию.
Оживляется, когда узнает, что я хочу говорить не про фильмы, а про преступления и что я не только журналист, но и правозащитник.
— Эмир, мне часто задают вопрос, почему я много пишу про людей запутавшихся, опустившихся, нарушивших закон (и защищаю их). Хочу переадресовать его вам: почему вы много фильмов снимаете про таких персонажей?
— Я родился на периферии города Сараево, где жили цыгане, которые не являлись нормальными людьми в нашем привычном понимании. И они привлекли мое внимание. Я увидел, что их жизнь богаче моей (хотя денег у них никогда не было), они относятся друг к другу более человечно. И они такие… как сказать, настоящие, живые. Их мир мне казался более прогрессивным. Они были маргиналы, но они вдохновляли меня.
Каждый фильм, который я снимал, — это отсылка к моему детству, к тому моменту, когда я получил некий первый импульс из этого общества (которое не было таким же, как в центре Сараево).
— Вы как-то сказали, что у маргиналов «сознание незамутненное и они не участвуют в нашей запрограммированной жизни». Но они же нарушают закон.
— Да. Это нормальная для них вещь. Закон написан для таких, как мы. А у них свои собственные законы, параллельные нашим, в корне которых их культура (а она интересная: у цыган, к примеру, прекрасная музыка). Они помогали им выживать.
С этими людьми произошла драматическая история: чтобы их социальный статус изменился, им нужно было нарушить закон.
— А вы закон уважаете?
— Для меня закон — это категория морали. Как получилось, что я тогда был с цыганами и не был против закона? Потому что я после общения с ними возвращался домой, к матери и отцу. А они воспитывали меня так, что мне было стыдно взять чужое.
— Преступления совершали?
— Преступления — нет. Но грешил. Я — грешник.
— Раскаивавшийся грешник?
— Да. И я всегда эти грехи искупаю в церкви. Молюсь. Может быть, это покажется смешным, но это правда.
— Думаете, можно все отмолить?
— Иногда уже ничего не исправить. Остаётся только молиться.
Я считаю, что грешил, потому что не был в тот момент зрелым человеком. Сейчас я зрелый и уже такого не сделаю.
— То есть сейчас не грешите?
— Ну, грехи, есть, но они не такие, из-за которых я не мог бы спать.
— Значит, спите хорошо?
— Очень хорошо.
— Что вас заставляет каждое утро подниматься с кровати?
— Мысль, что я возьму яблоко и кофе. Я вообще всегда радуюсь, что буду пить кофе. А когда пью – это тот момент моей жизни, в котором есть надежда. Надежда на то, что в этот день все будет хорошо.
— Кофе — символ того, что все идет как надо?
— Да. Моя жизнь — жизнь художника. Она связана с творчеством. Каждый вечер я засыпаю с мыслью, что новый день принесет хорошие идеи для моей книги или сценария. И я знаю, с каким удовольствием буду работать.
— Возвращаясь к теме преступлений и наказаний… Вы были хоть раз в тюрьме? Может быть, на экскурсии?
— Был в последний раз в тюрьме Монтенегро. Не как заключенный (меня никогда не задерживали), это была экскурсия.
А в первый раз я видел тюрьму, когда я снимал свой фильм «Белый цыган» (он короткий, 30 минут). И это была тюрьма для людей в возрасте до 14 лет. Там сидит шпана, матерых преступников нет. Фильм хороший, философский. Он про то, как молодой человек вышел из тюрьмы. К нему приехал очень злой отец. А потом он увидел полицейского, от которого бежал, потому что угнал машину до этого. И он бежал и бежал до самой тюрьмы, и понял, что между отцом и полицией — тюрьма и она для него лучшее решение. Две или три сцены решили снимать в тюрьме. Перед съемками мы оставили там молодого человека по имени Милош, которому предстояло играть главную роль. Он там какое-то время жил. 10 дней, по-моему.
— Чтобы в роль вжиться?
— Да. И вот что произошло. После этого он стал вести себя так, как будто по-настоящему сидел. Как будто бы мы нашли его не на воле, а в этой тюрьме. Он изменился. То, что с ним случилось в жизни, грустно. Его мать умерла, а он встал на преступный путь. Вместе с другом он совершал разные дела, в том числе кровавые. Его друг отрезал голову одному человеку, и он был рядом. Это страшно.
— Как думаете, что делает человека преступником?
— Думаю, это … как сказать по-русски… Это с днем рождения дается.
— Судьбой прописано?
— Да-да. И нужна большая любовь, чтобы этого все-таки не случилось.
У криминологов есть диагноз Malignant narcissism. Мне про него одна женщина-доктор рассказала. Люди, у которых это есть, не достигли зрелости, не могут дать критической оценки своим поступкам. По сути, это есть болезнь. Преступление — это болезнь.
СПРАВКА МК:
Malignant narcissism — «злокачественный нарциссизм». Такого диагноза нет среди психических расстройств. Это психологический синдром, включающий сочетание нарциссизма, антисоциального поведения, садизма и параноидального взгляда на жизнь.
— Мы в России пытаемся это лечить. У нас заработал закон о пробации, когда осужденному еще во время его нахождения в тюрьме будут подбирать жилье и т.д.
— Эти маленькие шаги помощи бывшим преступникам — хорошо, безусловно. Но надо менять парадигму в обществе. Проблема в том, что социальные модели, которые у нас есть (я думаю, у вас тоже), как будто говорят: люди должны стремиться к успеху, богатству. Быть богатым не так уж и плохо, но это не должно быть главным.
А в целом преступникам надо помогать, потому что они могут быть подвержены манипуляциям со стороны других преступников.
— Вы имеете в виду, что после освобождения их легко снова втянуть в преступную деятельность?
— Да. Это зависимость.
— Кстати, про зависимость. Изучая преступников, пришла к выводу, что большинство страшных преступлений они совершали в состоянии алкогольного опьянения и в целом были зависимы от спиртного. Обществу, кажется, пора регулировать вопрос с алкоголем.
— Пора, но это сложно. И есть такая традиция: выпить — это значит жить, быть живым. Тосты «за здоровье» у вас ведь есть. Алкоголь провоцирует катарсис, из человека много может всего выйти. Нехорошего. Я тоже считаю, что все страшные убийства совершают те, у кого много алкоголя в крови.
— Или наркотиков.
— Любая зависимость опасна. Вот от телефона, например. Это же беда. Я вчера был в ресторане, видел пятерых человек за столом, которые ждали, пока им принесут заказ. Они смотрели в свои телефоны и не общались. 20 минут это длилось.
— У вас есть какое-то лекарство от этого?
— Я вам покажу мой телефон. Вот мое лекарство. Кнопочный, маленький. Такого достаточно для коммуникации. А вот эти, как у вас, сделаны, чтобы человек был под контролем, чтоб все знать о нем. Это как картотека.
— Вероятно, вы против цифровизации? Ведь человек благодаря ей, по сути, находится под тотальным контролем и его права явно нарушаются.
— Я думаю, что мы живем в период, когда в принципе демократии нет. Все, что делал либеральный мир, изменилось. Демократии нет во Франции. Демократии нет в Голландии… Там о ней говорят, но ее нет. Происходит подмена. Что делать? Я думаю, что надо менять ситуацию, опираясь на российский опыт. Потому что у вас есть такая иерархия, которая отвечает на самые важные вопросы.
— Это вы про ценности?
— Да.
— А где именно вы эту иерархию видите в России — в Конституции, в православии, в традициях?
— В душе. В душе вашего народа. На Западе человек человеку — враг. У вас же (и у нас тоже) это не так.
— Вы по-прежнему ищете в творчестве истину и справедливость?
— Да. И пытаюсь сохранить культуру. Когда бомбили Югославию, когда бомбили Сербию — убивали людей, но это еще и был стратегический план по уничтожению культуры. Культура — самая важная вещь в жизни человека, потому что, если ее нет, нет цивилизации.
— Вы пишите, что людям в тюрьме нужно читать. Думаете, это поможет им и обществу?
— Да. На свободе времени на это не хватает, а там его много. И я бы советовал фиксировать в памяти реальность.
А тем, кто на свободе сейчас, можно посоветовать пользоваться таким телефоном, как у меня, и не быть зависимым от него. Общайтесь, люди, друг с другом, а не с телефонами!
