“Мерзко было наблюдать, как они в суде извиваются” Поделиться
Первое, что бросается в глаза в комнате Зои Александровны, мамы Димы Холодова, — огромный его портрет. Тот самый, черно-белый, из редакции «МК», который часто появляется в газетах. Но здесь он — в обрамлении икон и семейных фото. В углу, на комоде, фотография Диминого отца, Юрия Викторовича, который скончался в 2008 году, не выдержав безуспешных попыток добиться справедливости. Две Димины фотографии смотрят из-за стекла серванта. В окружении этих родных глаз Зоя Александровна живет последние десятилетия. Память — это то, что осталось от некогда большой семьи, разорванной взрывом 17 октября 1994 года, прогремевшим в стенах редакции «Московского комсомольца». 30 лет назад…
Зоя Александровна, как всегда, радушна. Накануне трагической даты мы перебираем с ней разложенные на большом обеденном столе вырезки из газет, семейные фото… Большинство этих карточек за тридцать лет не раз были опубликованы в СМИ, но есть и те, которые вижу впервые. Особенно детские: смешной светловолосый малыш с лохматым чубом, сосредоточенный морпех-первогодок с бескозыркой, надвинутой на лоб, и он же год спустя: бескозырка на затылке, руки за спиной, уверенная стойка моряка в клешах… И стопка газет. В основном с траурной каймой. В них — кричащие фото из «МК» 17 октября, черная людская река на Комсомольском проспекте в день похорон Димы, крупные фотографии погибшего корреспондента «МК», под которые были отданы первые полосы множества российских газет… Без преувеличения гибель Димы тогда стала для общества шоком.
А мы говорим о Диме живом. О его детстве, работе в «Московском комсомольце», о том, что было после 17 октября. Беседа эта не имеет хронологического порядка, но сплетается в клубок воспоминаний, которые будто срывают пелену с последних 30 лет без Димы. О чем говорили?
О школе. «Первоначально Дима пошел учиться в школу №4 рядом с домом. Его туда приписали по адресу проживания. «Но проучился он там всего несколько дней. Потому что в классе было 54 человека, а мест за партами только 42. И 12 человек просто стояли по стеночке. Диме место за партой досталось, но все равно мы решили перевести его в школу, где уже учился его старший брат Илья, — вспоминает Зоя Александровна — Она подальше, ходить надо было пешком. Диму туда взяли, потому что знали, что брат его учился отлично, значит, и он будет успевать. И в самом деле, школу Дима окончил с отличием, не с медалью, но с большинством пятерок, только по двум предметам были четверки». Эта та самая школа №5, которая сейчас носит имя Дмитрия Холодова. Ежегодно в его родной школе после 17 октября устраиваются мероприятия памяти Димы. На которые приглашают и Зою Александровну. Дети читают стихи, поют песни, рассказывают про знаменитого ученика Холодова. И пусть там уже давно нет тех, кто помнит самого Диму, и первая учительница уже умерла. Но эстафету подхватили другие и продолжают нести.
Об армии. В армию Диму призвали после первого курса МИФИ. Институт давал отсрочку, но в том году был большой недобор по призыву из-за того, что детей 1967 года рождения было не так много. Вышло постановление, и весь курс забрали в армию. «Можно было что-то сделать, добиться отсрочки, но Дима сказал, что, по его мнению, «каждый мужчина должен отслужить в армии». И ушел служить. — рассказывает его мама. — Прослужил два года на Черноморском флоте морпехом. Мы приезжали к нему раза два в год. В основном летом. Его часть была в Феодосии, но море они увидели только один раз — уже в самом конце, перед демобилизацией». Зато по горам в полном боекомплекте по жаре бегали регулярно. А еще Дима писал родным письма. Регулярно и много. Зоя Александровна демонстрирует пакет с кипами плотно уложенных конвертов: «Это он за два года нам написал». «Я потом уже пыталась их перечитывать. Но не могу… Сразу подкатывает», — тихо говорит она.
О работе. После МИФИ Дима мог бы стать ученым, инженером. Но времена были не те. «В стране такой тарарам был. Предприятия рушились. Диму направили в одно конструкторское бюро, но оттуда написали в институт, что не могут никого взять, потому что разоряются и скоро прекратят существование, — говорит Зоя Александровна. — Устроили Диму на наше предприятие, но и там начали образовываться малые фирмы, куда брали только своих. А молодой специалист никому не был нужен. И в это время местное радио, которое вещало всего 15 минут в день, объявило о наборе людей. И Диму туда взяли. Он делал репортажи из городской больницы, библиотеки, архива, почтового отделения… Он посетил множество городских предприятий, и в Климовске его знали. Дима мог расположить к себе людей, они охотно с ним общались. А потом в конце августа он увидел объявление в «Московском комсомольце»…». Я тоже помню это объявление — «Все увольняют, а мы набираем». На этот зов Дима и пришел в редакцию. И остался там до конца…
О командировках. Так вышло, что именно в 1992 году на постсоветском пространстве заполыхало несколько межнациональных конфликтов. И корреспондент отдела политики Дима Холодов, выбравший военную тематику, сразу окунулся в жесткие условия «горячих конфликтов». Не страшно ли было его родителям? «Конечно, страшно, — вспоминает Зоя Александровна. — Еще первый раз когда он поехал в Абхазию, могло произойти страшное. То место, которое им предоставили для ночлега, обстреляли. Кажется, там даже погибли люди. Но Диме повезло. Он с фотографом отправился ночевать в другое место, куда его позвали знакомые. А позже знакомые абхазы их пригласили в село, где мужчины по ночам охраняли свои дома от нападений. Женщины с детьми спали, а мужчины всю ночь у костра дежурили… И эти абхазы запомнили Диму и помогли ему, когда он прибыл в Абхазию второй раз — уже в разгар боев». В тот раз Дима пропал. Несколько дней не выходил на связь, в редакции не знали, что с ним. Не знали и его родные. Рассказал, что с ним было, когда вернулся. «Всех журналистов, в том числе иностранных, поселили в какой-то разбитый санаторий. Он был разрушен после боев, еды там никакой не было. Они жили в подвале, нашли какие-то матрасы. Загораживали проходы, как могли, от обстрелов, — вспоминает Зоя Александровна Димин рассказ. — Выходить им никуда не велели. Один корреспондент решил выбраться в город и не вернулся. Его убили. Рано утром, часов в пять утра, они выползали из подвала, быстро умывались в море, срывали фрукты, какие находили. Этим и питались. И, тем не менее, несколько раз удавалось выбраться в Сухуми, чтобы интервью взять, фотографии сделать. Он их потом привез. На одной стоит воин-абхаз с сыном, а на следующий день сына убили. Была еще фотография: воин с оружием нюхает цветок. Много фотографий детей, которые всегда любопытны, даже в таких условиях. Они бегали и собирали гильзы». А пока журналисты находились в том подвале, о них никто ничего не знал. Связи-то не было. «А потом им предложили самолет, чтобы улететь, — продолжает рассказ Димина мама. — Но пока они его ждали на пирсе, прямо над ними сбили самолет с эвакуируемыми. Люди падали из разваливающегося лайнера прямо в воду, тела прибивало к берегу. Самолетом после этого лететь никто не захотел. Их вывозили катером». Потом Дима ездил в Приднестровье, где тоже только что стихла война с Молдавией. Брал интервью у генерала Лебедя. Хотя тот никому интервью не давал. Позже было и интервью с Джохаром Дудаевым. «Дима два раза ездил в Чечню. И он писал, что в Чечне серьезно к чему-то готовятся. Но тогда это казалось невероятным, его не очень услышали…»
О сказках. Удивительно, но при такой суровой работе Дима не оставлял своего увлечения. Он писал детские сказки. И даже публиковал их в местной климовской газете. «У нас была газета «Местные вести». Он туда пришел еще до «МК», и ему дали задание написать какой-то политический текст. Редактору написанное не понравилось. И тогда Дима сказал: «А я могу еще сказки писать». Газета была большая, писать в нее особо было нечего, и ему выделили последнюю страницу. Он напечатал там четыре сказки, а пятую мы отдали туда уже после его гибели. Люди покупали эту газету, потому что там появился какой-то «сказочник». Он там и стихи детские писал, и викторины для детей устраивал. Жил этими сказками». Все Димины сказки были опубликованы уже после его гибели. А иллюстрации для них делали ученики его родной школы и Детской художественной школы города Климовска.
О суде. Суд по делу об убийстве Холодова стал для родителей Димы еще одним ощутимым ударом после его гибели. Подозреваемых военных судили военным судом. Поговорка «рука руку моет» подходит к ситуации лучше всего. «На суде сидели мы и два наших адвоката. А напротив они — у каждого по двое защитников, целая стена… В первый день перед началом дела судья начал зачитывать биографии подсудимых, перечисляя все их регалии и заслуги. А Дима учился в школе, институте, работал в «Московском комсомольце»… Такое все. Сразу было ясно отношение судьи к дальнейшему. Какое-то время мы еще надеялись: судья вопросы какие-то подсудимым задает, может, примет решение по справедливости. Нет, ничего подобного. Его же в суд на их машине возили»… — вспоминает Зоя Александровна. После первого суда оправданные экс-вояки отправились с друзьями и родными праздновать. А потом был второй суд, на котором свидетели, которые во время первого суда давали показания против них, вдруг начали от всего отказываться: «Не было, не знаем». «Поповский на допросе говорил одно, во всем признался, а на суде отказался. Свидетели на втором суде отказывались даже от тех показаний, что во время первого суда давал, — рассказывает мама Димы — А второй судья вообще перед заседаниями с этими подсудимыми на крылечке курил, смеялся. Мы идем, а они вместе курят. Ну, каково? Противно это все очень. Поэтому мы знали, что справедливого суда не дождемся. Мерзко было наблюдать, как они в суде извиваются и врут, а судья это все принимает…»
И еще о боли. «Когда Диму убили, Ельцин выступал по телевизору. И мы сами видели, и многие нам потом говорили, что он сказал: «Ну… Погиб журналист Дмитрий Холодов. Но министр Грачев — лучший министр обороны». И все при этом услышали: «Ну, подумаешь, погиб журналист…» Было очень больно, поскольку руководитель государства такие вещи говорит», — вспоминает Зоя Александровна. Дословно Ельцин произнес тогда следующее: «Ну, погиб журналист Дмитрий Холодов, все мы скорбим об этом, и, конечно, это трагедия… Связывать гибель Дмитрия Холодова с тем, что замешан министр обороны, просто несерьезно… Это, пожалуй, за последнее десятилетие у нас один из самых сильных министров обороны». По сути, это и было — «подумаешь». «А на 40-й день к нам в квартиру пришел такой здоровый-здоровый мужчина: «Вам от Ельцина соболезнования». На 40-й день до него дошло, что надо бы как-то отреагировать. А что нам от этого соболезнования? У меня сына убили, убийцы не наказаны, муж от этого умер», — как-то неожиданно горячо говорит спокойная обычно Зоя Александровна.
Убийство Димы Холодова стало первым в череде подобных разбирательств с журналистами. По сути, Дима стал «нулевым пациентом» в разразившейся позже эпидемии по решению проблем с неугодными «писаками». И сейчас мы имеем то, что имеем. Когда надпись «Пресса» на жилетке стала не оберегом, а мишенью. И кто знает, что бы было, если бы справедливость все же восторжествовала.
